Узник совести Ильдар Дадин в воскресенье, 26 февраля, вышел на свободу из исправительной колонии №5 г.Рубцовска в Алтайском крае. В общей сложности первый россиянин, осужденный по статье 212.1 УК за неоднократные нарушения правил проведения массовых мероприятий, провел за решеткой 451 день. Amnesty International поговорила с Дадиным о его тюремном опыте, борьбе за права заключенных и дальнейших планах.
«Настроение боевое, но я, наверное, даже еще не осознал, что на свободе. Я полон сил продолжать двигаться, продолжать делать то, что я делал, бороться за справедливость», - начинает разговор Ильдар Дадин.
Это не первое его интервью за неполный день на свободе, только что он закончил разговаривать с местными журналистами из Алтайского края. У него одна просьба – закончить наш разговор до девяти вечера. «Потому что надо банально сходить за молоком и в аптеку. В квартире, которую мы снимаем тут, в Барнауле, – лазарет, мы все кашляем», - поясняет его жена Анастасия Зотова. На протяжении более года она боролась за его освобождение, для чего обивала пороги правительственных учреждений в Москве, тюремных начальников в Карелии и за Уралом.
Дадин уже заявил, что твердо намерен не покидать Россию и что он будет бороться за права осужденных, многие из которых, так же как и он, подвергались пыткам. Начинать он намерен с Карелии – его письмо об истязаниях, написанное в конце октября прошлого года, рассказывало о порядках в ИК №7 в карельской Сегеже.
«Есть некоторые идеи, будем пытаться их реализовывать. Вообще, правозащитных идей много. Мы хотим выдвинуться в общественные наблюдательные комиссии в Карелии, – говорит Дадин о себе и своей жене Анастасии. – Мы хотим заняться наймом адвокатов для тех, кто заявит о пытках, потому что в колонии перестают избивать тех осужденных, к которым — как становится известно — будет приезжать регулярно адвокат . Будем искать деньги для этого. Но в стратегическом плане нужно распространение информации, чтобы о пытках узнавали, чтобы эти случаи документировались».
Amnesty International: Насколько такое информирование важно и нужно?
Ильдар Дадин: Вот в моем случае – европейские дипломаты писали письма, голландское отделение Amnesty International приезжало в Москву… Ситуация была такая, что если приедет [уполномоченная по правам человека Татьяна] Москалькова в Париж, ее спросят – а как там Дадин? Нужны какие-то механизмы, например, иностранные проверки, нужно давить, а как еще.
A.I.: Почему не работает борьба с пытками и издевательствами изнутри системы исполнения наказаний? Потому что система закрыта?
И.Д.: Эта система, которая повергает тебя в страх в такой степени, что люди боятся говорить. Каждая часть этой системы – это мафия, каждая часть этой системы покрывает друг друга. Поначалу я так боялся, что думал, а что если говорить адвокату, что все нормально, что никаких жалоб нет, а глазами при этом показывать «нет, это не так». Против тех, кто выступает против издевательств, избиений, пыток, система принимает меры, вплоть до фабрикации уголовных дел – о ложных доносах. Нужно иметь большую силу, чтобы заговорить об этом.
A.I.: Как бороться с насилием в колониях, если нет возможности обратиться вовне?
И.Д.: В принципе – только собирать информацию и ее документировать. Как в советское время, когда Александр Подрабинек проводил подробные профессиональные анкетирования тех, кто прошел через систему карательной психиатрии. Собирать свидетельства о пытках, стараться пробиться к заключенным.
Система работает на недоверии, ее главное задача – унижение людей. Например, меня дважды пытались этапировать в Карелию, еще в апреле 2016 года, и тогда до меня дошел слух, что есть якобы видео, на котором [президент России Владимир] Путин говорит, что несогласных будут посылать в Карелию, потому что там на них будут давить. Дальше все пошло в том же ключе. В СИЗО №1 по Республике Карелия в Петрозаводске для проверки пришел [заместитель начальника карельского управления ФСИН Алексей] Федотов. Вместо того, чтобы говорить, что все хорошо, все здорово, я пожаловался. Должностное лицо должно формально исследовать такие заявления, но сразу было видно, что мое заявление ему не понравилось: «Мы с тобой в «семерке» поговорим о законе». Ну все, думаю, видимо, тебя там совсем ждет конкретный <…>.
Так оно и оказалось, по факту никто даже не пытается соблюсти видимость законности. Что меня сильно заставило нервничать, так это то, что все – фельдшеры, прокурорские, сотрудники УИС – лишь покрывают преступления. Например, когда меня отвели в кабинет к [начальнику исправительной колонии №7 Сергею] Косиеву, тот мне прямо заявил, что меня еще избивали несильно, а если от меня поступят жалобы, то меня закопают тут же, у забора. Меня тогда еще удивило, как это он так не боится проверок.
То же самое с фельдшерами. Когда меня 11 [сентября 2016 года] переодели в робу ШИЗО и избили, фельдшеру не понравились мои слова об избиении, она даже не стала помогать. То же самое повторилось 12 [сентября 2016 года], когда меня подвешивали за запястья на наручниках. По утрам и на вечерней поверке, [когда охрана избивает заключенных], фельдшеры слышат крики, они всегда находятся где-то рядом, за углом, и приходят сразу же, как избиения прекращаются, смотрят, не остались ли следы. Они знают, куда бьют – по внутренним сторонам бедер, так наказывают, когда ноги недостаточно широко расставлены. Однажды, когда меня избивали, фельдшер даже крикнула «Хватит!», но не из соображений гуманности, а потому что избиение просто затягивалось.
Когда скандал уже начался, я столкнулся с таким же отношением уже в прокуратуре и у следователей. «А что же вы раньше не рассказывали?» - спрашивал меня [представитель сегежской прокуратуры Андрей] Ивлев, и смотрел так, как будто не понимал. Потом, когда наш разговор закончился, он спросил меня, выходя: «Что, Дадин, славы захотел?»
Ильдар Дадин Фото: Anastasia Zotova
A.I.: Есть прямые нарушения законности, а есть косвенные, когда формально все действия соответствуют букве закона, а по существу права человека нарушаются. Вы можете привести примеры на собственном опыте?
И.Д.: Помимо ситуации, когда мои встречи с адвокатом срывались из-за того, что конвоирующие считали своим долгом проверить все страницы в Уголовном кодексе, Уголовно-процессуальном кодексе и Уголовно-исполнительном кодексе, и это занимало четыре часа? Да. Например, это выбор места для отбывания наказания. Уголовно-исполнительный кодекс говорит, что наказание надо отбывать по месту проживания или регистрации, но на деле меня повестили в колонию в 1300 километрах от Москвы – потому что якобы не было возможности меня поместить ближе к дому. Ни в апреле, когда меня собирались этапировать в первый раз, для одного-единственного человека не было места ближе, ни в августе.
Или, например, мое попадание в колонию в Алтайском крае. Как правило, осужденный отбывает наказание в одной и той же колонии. Но в УИК есть ст. 81, позволяющая переводить заключенного под предлогом защиты его безопасности. Так оно и случилось – я был переведен по инициативе Косиева, который в официальной бумаге описал, что мне угрожали расправой несколько заключенных. Впервые я услышал об этом обосновании 27 декабря [Дадин был этапирован в Алтайский край 2 декабря], когда меня привезли в СИЗО Новосибирска. Я считаю, что это было сделано и для того, чтобы снизить градус ситуации вокруг скандала с пытками, но и для того, чтобы я не мог работать по всей ситуации со своими адвокатами. Не могу же я оплачивать им перелет за 5 тысяч километров, чтобы поделиться какими-то бумажками.
A.I.: Ситуация в колонии в Алтайском крае была иной, не такой как в Сегеже?
И.Д.: Алтайская колония – это совершенно иные условия. Я уже повторял несколько раз, это небо и земля. Это еще один яркий пример того, что если в большинстве колоний по всей России права заключенных нарушаются, то есть и исключения, и среди них колония ИК №5.
A.I.: Вы чувствовали поддержку активистов Amnesty International?
И.Д.: Я благодарен, что люди откликнулись. Письма поддержки приходили – по одному письму из Швеции, Франции, Нидерландов, Германии, сразу три – из Канады. Они примерно одинаковые были по содержанию – «мы боремся за вас». Именно это дало мне понимание того, что есть не только гражданское общество в России, пускай и довольно слабое, что российское гражданское общество – это часть мирового гражданского общества порядочных, неравнодушных, честных людей, которые борются за то, чтобы люди оставались людьми. Это было для меня открытием.
